Родиться в Вифлееме [СИ] - Дмитрий Виконтов

— Феннаир, если мы будем работать с ним…

— Не будем! — отрезал феннаир Тагар Дусит. — Когор’руал, распорядитесь сосредоточить все свободные ресурсы на анализе открытых источников Конфедерации; особое внимание следует уделять сводкам новостей. В случае необходимости — временно приостанавливайте работы по второстепенным направлениям.

Помощник обозначил согласие. Удивление практически полностью исчезло, лишь изредка напоминая о себе, — как тлеющие в золе угольки напоминают о горевшем костре.

— А пленники? Мы еще не успели отправить последнюю партию на Сат’тага.

Марраша’атах задумался ненадолго, потом нехотя сформировал утвердительный импульс.

— Повторите постижение. Потом восстановите психоматрицу.

Когор’руал вновь кивнул. Повернулся было, чтобы идти к выходу, но заколебался и вновь посмотрел на командующего крепостью.

— Простите, феннаир, — никто другой на его месте не рискнул бы настаивать, но он служил вместе с Марраша’атахом на Тагар Дусит очень долго, и потому знал, когда можно беспокоить его такими вопросами. — Могу я узнать, что происходит?

Феннаир молчал несколько долгих секунд, почти полностью погасив эмпатический фон. Когда когор’руал уже решил, что ответа он не дождется, Марраша’атах заговорил:

— Я знаю очень мало, — в устах командующего Тагар Дусит и руководителя разведывательной службы Руалата Тэш’ша это значило очень много — ничего странного, что его помощник не удержался от удивленного вздоха, зеркально отразившегося в эмпатическом всплеске. — Это дело Стражей Небес — почти все под их контролем. И еще… впрочем, это уже лишнее.

— Простите, феннаир, но я не понимаю… — Марраша’атах чуть слышно вздохнул:

— Как сказал, я сам мало понимаю. Большего от меня вы не услышите, когор’руал. Вы свободны.

Тон, которым это было сказано, убедил тэш’ша, что дальше спрашивать бессмысленно. Поклонившись, он быстро вышел из зоны конфиденциальности, оставив командующего крепостью наедине со своими мыслями.

Марраша’атах смотрел на корабли, дрейфующие вблизи Тагар Дусит — и не видел их. Все внимание, все силы он тратил на то, чтобы погасить, унять поднимающийся в душе страх, не пропустить ни единого отблеска кипевших эмоций наружу. В чем-то он слукавил: Стражи Небес объяснили ему намного больше того, что он только что сказал помощнику; кое-что он узнал за прошедшие Обороты из своих источников. И если их предположения верны, если он правдивы его собственные выводы — все они не имеют ни малейшего права на ошибку. Второго шанса не будет.

Марраша’атах недовольно скривился; в алом полумраке тускло сверкнули кончики клыков. Развернувшись на месте, он едва заметным движением пальцев погасил полог конфиденциальности, собираясь заняться обыденными делами военной крепости.

И единственное, про что он пожалел — что нельзя так же просто убрать засевший в душе страх.

— …предупреждены. Все необходимые сведения вы получите на борту корабля. Все остальное зависит только от вас.

— Я понял. Я не подвел вас в прошлый раз, не подведу и теперь. Верьте мне!

Объемный, невероятно достоверный образ чрезвычайно старого тэш’ша в просторной шафрановой мантии внимательно посмотрела на собеседника.

— Я верю. Но это требует чего-то большего, чем вера. Слишком все необычно. Мы надеялись успеть узнать, понять больше.

— А прошло так мало Оборотов. Так мало времени… — с горечью прошептал тэш’ша. Но как бы тихо он это не сказал, старик услышал — или просто прочитал по губам.

— Времени не бывает «мало». Мало бывает умения использовать время разумно, с толком. Говоря, что «времени мало» мы обычно пытаемся оправдаться перед собой.

— Вы как всегда суровы, Артх’хдеа, — со вздохом, тенью за которым скользнуло согласие, склонил голову тэш’ша. — И справедливы.

Жесткая, чуть презрительная улыбка тронула губы Главы Стражей Небес.

— Ушедшие призвали меня не для того, чтобы я раздавал утешения. И прожитые Обороты лишь убедили меня, что сколь угодно суровая правда всегда лучше недомолвок. Боль можно перенести. Перенесенное страдание очищает душу, открывая дорогу пониманию. Будущее всегда рождается в муках — и кто не понимает этого, не поймет и смысла жизни.

Тэш’ша зажмурился, собираясь с мыслями. Верховный священнослужитель Руалата Тэш’ша, Глава Стражей Небес прожил невероятно долгую жизнь, но возраст нисколько не убавил остроты его разума и пламени веры. Артх’хдеа Мезуту’а Холл подавлял одним присутствием, пускай и в виде образа.

— Я не боюсь… того что может причинить мне боль, — тэш’ша набрался решимости посмотреть пристально в глаза Главе своего Клана. — Я боюсь того, что это окажется выше моих способностей.

— Разве не ты был за последние четыре Оборота двенадцать раз координатором? — сощурился Артх’хдеа. — Разве все те задачи, что ты решал, были такими простыми? Разве ни разу от твоих действий не зависели жизни других?

— Да, но… Я сам выбирал посильную ношу, сам откликался на зов Круга. Я видел, что могу справиться, видел, что моих знаний и способностей достаточно. И я не сомневался.

— Теперь ты сомневаешься? — он неторопливо прошелся по коммуникационному залу.

— Теперь выбирал не я. Что-то указало на меня, лишило выбора…

Старик остановился у плавно переходящей в куполообразный свод стены, глухо хмыкнул.

— Разве можно отобрать выбор? Разве ты не волен отказаться? Разве тебе кто-то приказывает делать что-то?

Тэш’ша сглотнул и яростно мотнул головой:

— Нет! Но никто не сделает это, кроме меня. Я должен…

— Должен!? — перебил его Артх’хдеа. — Кому ты должен? Мне? Или тем, кто будет судить о тебе?

— Прошлому, памяти погибших, своей совести… — он посмотрел на Главу Стражей Небес. — Себе.

— Тогда, зная об этом, как ты можешь говорить, что у тебя нет выбора?! — в голосе Артх’хдеа точно хрустнул лед.

В зале после этих слов повисла тишина. Собеседник Главы Стражей Небес прижал сжатую в кулак кисть к груди, над те’зорр-клаи и прикрыл глаза, вслушиваясь в ровный, ритмичный пульс, пытаясь найти в глубине себя опору, почерпнуть решимости.

— Мне страшно! — с легкой дрожью в голосе произнес он наконец. — Почти так же страшно, как… как тогда…

— Раз боишься — значит, понимаешь, на что идешь. Страх не позволит тебе забыть, ради чего все это. Не позволит оступиться. Возможно, придаст тебе сил сделать правильный выбор. И помни: чтобы разогнать мрак достаточно всего одной свечи, — Артх’хдеа помедлил, впервые проявив хоть намек на иное чувство, кроме циничной, желчной иронии. — Пусть Ушедшие не оставят тебя!

Образ Стража Небес пошел волнами, посветлел, стал прозрачным — и исчез.

Проектор коротко клацнул, информируя о разрыве связи. Тэш’ша вздрогнул: звук, с которым он за много Оборотов свыкся, вдруг показался лязгом опускающихся створок, бесповоротно отсекающих путь назад.

Время неторопливо текло вокруг него. Час, полтора, два — он сидел на одном и том же месте, слушал тишину, осторожно перебирая воспоминания. Даже не пришлось входить в транс: с удивительной легкостью любая деталь, любая мелочь всплывала в памяти. Слова, запахи, цвета, чужие и собственные эмоции — они были его незримыми спутниками, собеседниками, попутчиками эти долгие минуты в пустом доме. И не сразу он осознал, что в свою очередь прощается с прошлым, с тем, что было в его жизни хорошего или плохого, с тем, чему он радовался, чему огорчался, с друзьями, родными. Не сразу понял, что эти минуты нужны были ему, чтобы найти в себе силы сказать «простите меня». Вряд ли мог объяснить, за что именно хочет просить прощение — просто казалось, что должен произнести это.

Когда он шагнул из коммуникационного зала, в каждой комнате уже лежали густые, длинные тени. Он сосредоточился, собираясь включить освещение… и остановился. Так, погруженный в алые сумерки, дом казался совсем чужим, незнакомым, словно он впервые оказался здесь. Тэш’ша грустно улыбнулся: может, так будет легче.

Он не спеша обходил комнаты, любовно касаясь памятных предметов. Каждое прикосновение рождало мимолетный каскад воспоминаний, фейерверк видений, образов. И постоянно, так или иначе, мелькало родное, до боли знакомое лицо. И вновь и вновь острая, жгучая боль напоминала о себе из глубины души. Он терпел, упрямо стискивая зубы, не позволяя боли заслонить другие, радостные, счастливые воспоминания. Он терпел — потому радости было много больше, чем боли. Он терпел — потому что это тоже была память.

Тэш’ша провел ладонью по миниатюрной статуэтке. Около нее он стоял несколько минут — гораздо дольше, чем у любой другой вещи в доме. Он уже и не помнил, когда именно сделал статуэтку, зато прекрасно помнил, как радовалась она, когда показал ей саму себя, стоящую на крохотном ослепительно-белом островке, о который в бессильной ярости разбивается волна черного обсидиана.